Исторический и социологический анализ

 

РФ и Дагестан: суть проблемы и наши задачи. Серьезность темы предполагает опору на науку, что автор и пытается сделать. Наша задача – выявить глубинные причины (они никогда не лежат на поверхности). Поэтому не будем затрагивать личности и народы. Тема актуальна еще в связи и с громкими арестами в Дагестане, и общей кампанией по борьбе с коррупцией, объявленной Владимиром Путиным.

Совет старейшин республики, к которому я отношусь с большим уважением, предложил идею «клятвы чиновников о честном служении». Но такого рода «клятвы верности» ничего не стоят, если они не подкреплены научным диагнозом ситуации и системными мерами. А то у нас привыкли принимать программы действий с хорошими бюджетами, без серьезного научного анализа. Потом удивляются: отчего это нет результата, хотя деньги и потрачены.
Важно найти ответы на следующие вопросы: почему злоупотребления служебным положением, «игры» с бюджетами и коррупция для одних чиновников в порядке вещей, а другие и не смеют об этом даже думать; почему в одном случае умеренные нарушения, к примеру, когда превышают объем сделанных работ при капитальном строительстве или ремонте в «допустимых» пределах 10%–15%, а в других случая чрезмерные – более 50%?
Мы исходим из того, что это зло (коррупция, злоупотребления с бюджетом и подрядами и т.д.) распространено по всей стране, где меньше, а где больше. У нас, к сожалению, больше. Еще в советские времена мы выявляли «пирамиду» коррупции от рядового водителя автобусов (межгород, в основном) и до республиканского начальства (тогда автор работал старшим инженером в объединения «Дагавтотранс»); или от рядового заготовителя и начальства в системе «Дагпотребсоюза».
Наша задача: определить с помощью науки «чисто» дагестанский вклад в воспроизводство коррупции и мафиозного типа отношений. Поскольку Дагестан – субъект Федерации и в этом своем качестве представляет собой часть целого, она (эта часть) не может быть свободна от «болезней» Системы в целом. Все, что происходило на уровне Центра неизбежно отражается и у нас. Примеры с федеральным министром–взяточником Улюкаевым, или с начальником Северо-Западного управления Ростехнадзор –мошенником Гр. Слабиковом и т.д. –это наглядное доказательство нашей правоты. Владимир Путин и федеральные силовые структуры безусловно борются с этим злом, но оно настолько «въелось» в систему госуправления с 1990-х г., что предстоит очень трудная борьба.
Мне как-то один из наших министров с возмущением говорил об одном высокопоставленном чиновнике с Москвы. Последний, выступая с трибуны на одном из форумов в Махачкале (в 2016 г.) сетовал на то, что «дагестанские министры плохо пользуются возможностями федеральных программ…». А наш министр в кулуарах говорит мне: «Да прохиндей он?! Мы же были готовы включиться в эту программу, но он же намекает на откат. Откуда я их возьму, отвечать то мне придется!». Таковы реалии, к сожалению.
Но сославшись на эти примеры,мы не можем отмахнуться от причин местного происхождения коррупции. Когда в Москве принимают наших министров, к ним там «специфическое» отношение. Такое же отношение в Центре было и к министрам из союзных республик Закавказья в советское время. От них, как правило, ждали хороших «подношений», чтобы решать вопросы, в отличии от других союзных республик. Дагестанские лидеры в 1950–1970-е годы «икрой и коньяком» решали значимые для республики вопросы (за 20 лет, с 1964 г. было построено около 70 новых предприятий). В 1990-2000-е годы эта традиция укрепилась, но не для строительства заводов и фабрик (рынок и капитализм, понимаешь ли), а для социальной сферы и, по возможности, распила.
Так вот, в этом отношении Дагестан еще в 1990-е г. вышел в «передовики». Ученые провели исследование уровня теневой экономики по регионам РФ (а теневая экономика очень тесно связана с коррупцией и мафиями). Оказалось, что Дагестан с «хвоста» таблицицы занимает то ли 3-е, то ли 5-е место (см. Специальный доклад экспертов Российско-европейского центра экономической политики, С. Николаенко, Я. Лиссоволик и Р. МакФаркара, «Теневая экономика в российских регионах в 1997» //Обзор экономики России. Основные тенденции развития – М., 1998). Затем была Справка Комиссии ЮФО от 2005 г., под руководством (тогда) замполпреда в ЮФО Александра Починка. По этой Справке получалось, что 70% валового регионального продукта в РД производится в тени. То есть, лишь из 30% произведенного товара и услуг платятся налоги и делаются неналоговые отчисления (на зарплаты, медицинское страхование и т.д.). А остальные налоги и вненалоговые отчисления приватизируются, оседая в карманах хозяев и «крыш». Отсюда огромный разрыв между бедными и богатыми, или роскошные особняки какого-нибудь полицейского чина.
Автор в ряде своих научных публикаций, опубликованных, в том числе и в Швеции (2010 г.), поднимал эту же тему. В Интернете есть и авторская монография «Северный Кавказ: что делать?- Системный анализ, назревшие меры и актуальные проекты».
Предполагаю, что в коррупционном взаимодействии (Центр – Дагестан) «вклад» Москвы ничуть не ниже 35%-40%. Проверить это можно, проведя экспертный опрос.
Кадровая политика и общественные ценности. От хороших принципов к плохим
Все помнят и чтят память о министре Магомедсалихе Гусаеве, взлет которого произошел в конце 1980-х – начале 1990-х г. Его, молодого и способного управленца из Агульского района, заметили в обкоме КПСС и стали постепенно продвигать по служебной лестнице. В основном так и поступали тогда, в советские времена.
При всех минусах однопартийной системы (КПСС), в ней был очень жирный «плюс»: кадры «верх» продвигали по позитивным качествам – профессионализм, организаторские способности, моральная репутация. Правда, важным требованием к претенденту было членство в партии. Целый отдел под названием «организационный» в обкоме КПСС занимался этими вопросами. Эта была стройная система, созданная еще при Сталине под названием «номенклатура». Она исключала восхождение на олимп случайных людей, откровенные подкупы и кумовство. Правда, чем дальше от сталинской эпохи, тем больше стало и исключений. Но мы говорим о правиле, а не исключениях. Так вот эта система была сломана радикально именно начиная с августа 1991 года, когда компартию, одним росчерком пера, распустил Борис Ельцин. А новая система формировалась на основе уже других принципов: фаворитизма и личной преданности, меркантильных соображений и клановости. Говорят о «кланах» в Дагестане или на Северном Кавказе, не замечая системный характер проблемы по всей стране и в Центре тоже. Это важное замечание, поскольку нам важна истина.
Поэтому в Дагестане, как части (субъекте) Федерации стали воспроизводится модель кадровой политики, утверждаемый по факту в Центре и в других регионах страны. Но в силу многонациональной природы, высокой доли амбициозных и предприимчивых людей, у нас этот процесс приобрел очень уж специфические черты. Потому что амбиции, не подкрепленные профессионализмом а только – наглостью и жаждой денег и власти, ни к чему хорошему не приводят. Поэтому, с 1990-х годов коридоры власти стала заполняться новой генерацией людей, прошедших иную, зачастую криминальную школу жизни. Прежние правила и принципы стали подвергаться серьезной ревизии. Менялась революционными темпами политэкономическая Система в стране, менялась и его кадровая база и принципы формирования.

(Продолжение №26)
Еще 10 лет назад автор в своей научной статье «Кавказцы и китайцы в России. Интеграция и (или) конфликты?» (ж-л «Национальные интересы», Москва, №3, 2008 г.) писал, что кавказцы оказались более готовы к капитализму, нежели русские. Традиции частной собственности и предпринимательский дух действительно более ярко выражены на Кавказе и в Дагестане в частности. Исторически институт частной собственности в Дагестане насчитывает многие века, а заиметь собственное дело (хоть маленькое, но свое) мечтают непропорционально большая доля дагестанцев. Поскольку это означает достижение определенного статуса и достатка, уверенности в будущем. В общем: стать уважаемым человеком со всеми вытекающими из этого последствиями. На эту сторону местной жизни (еще в середине 2000-х г.) обращали внимание и такие известные в стране ученые и политики, как Валерий Тишков, академик РАН, экс-директор Института этнологии и антропологии РАН и Дмитрий Козак, вице-премьер правительства РФ. Они заметили очевидное противоречие между статданными (бедность, слабость экономики и пр.) и реальным образом жизни здесь и предпринимательскими ориентациями многих дагестанцев.
Тут свою роль играет мотив успеха, иногда любой ценой (хорошо, если без крови) и ревнивое сравнение своих успехов с другими. Поэтому, чтобы «не потерять лицо» наши горцы проявляют «чудеса» мобильности и активности. А «потерять лицо» для большинства дагестанцев означает неспособность обеспечить для свое семьи хотя бы минимальный достаток, не заиметь к определнному возрасту дом и авто и т.д. в общем.
В XIX веке известный лезгинский алим и просветитель Гасан-эфенди Алкадари писал следующее. Уважающий себя дагестанец в «прежние времена» должен был иметь: 1) коран, написанный выдающимся почерком; 2) красивую жену из числа двоюродных сестер (ислам это разрешал); 3) верховой жеребец отличной породы; 4) пистолет или ружье известного мастера из Крыма или мадьярского (венгерского –прим.авт.) происхождения; 5) хорошие кинжал и саблю, изготовленные известными дагестанскими или иранскими мастерами; 6) четки либо янтарные, либо коралловые; 7) несколько беспечный образ жизни (см. Асари Дагестана. Исторические сведения о Дагестане). Он также писал, что «правители и старшины в Дагестане взяв за правило хищения и …злоупотребления, не делали различий между запретным и дозволенным…не слушались ученых и порядочных людей». В общем, стандартный набор «успешного дагестанца», соответствующего в меру религиозно образованному воину (коран, все таки).
Правда, он подчеркивает и позитивные качества дагестанцев: храбрость и самолюбие, щедрость и уважение к гостю, стремление к знаниям и природные способности. Читаешь лезгинского алима, и мысленно поражаешься его прозорливости. Конечно, с тех пор стандартный набор признаков типичного успешного дагестанца сильно изменился: жеребца заменило хорошее авто; коран и янтарных четки уступили место мебельным гарнитурам; кинжал и сабля сдали свои позиции; появились новые стандарты, в виде хорошего дома и возможности ежегодного отдыха на курортах. «Ружье и пистолет» никуда, правда, не делись, если удалось хорошо спрятать от органов.
Д.Ш. Халидов:
директор НИИ геополитики и
историко-политических
исследований при ДГУ,
член Общественной палаты РД

рмирования рынка (нецивилизованного, бандитского (и т.д.) общественное мнение, скажем откровенно, терпимо относилось к новым правилам формирования кадровой базы в республике. Новый импульс для развития получили патронажно-клиентальные отношения, когда «свой человек» в коридорах власти воспринимался как факт соблюдения интересов местного сообщества (общины – джамаата, района). Ничего плохого в этом нет, если только не переходятся рамки допустимого покровительства и протекции.

Три категории чиновников: честные, умеренные и «беспредельщики»

Мы здесь и далее анализируем ситуацию применительно к государственными и муниципальными служащими. В слово «чиновник» автор не вкладывает плохого смысла.
Первый тип («честные») олицетворял собой честность, минимальную восприимчивость к коррупционным сигналам и, в конечном счете, гражданскую (социальную) ответственность. Они еще несли в себе созидательные начала, сохранившееся от «старых» добрых времен государственного социализма (в 1980-е г.). Эта категория чиновников, будучи встроенной в новую капиталистическую (и коррупционную) Систему, не могла бороться с ней. Себе дороже, к тому же они несут ответственность за свои семьи. Приходилось терпеть, хотя отдельные попытки актуализации проблемы были.
В частности, в докладе для руководства РД экс-прокурора Дагестана Имама Яралиева (от 1997 г.) была дана жесткая оценка ситуации в терминах «масштабные бюджетные злоупотребления», «нарушения финансовой дисциплины», «злоупотребления в управлении ГУП и МУП», «рост теневой экономики и коррупции» и т.д. Но доклад так и остался не востребованным. Другие проблемы одолевали Центр и власти РД.
В аналогичном ключе, но публично, выступали и потому пострадали в начале 1990-х г.: Гадис Гаджиев (на него покушались, но он, к счастью, выжил), ныне член Конституционного суда РФ; Магомед Сулейманов, врач и депутат Верховного совета ДАССР (убит в феврале 1991 г.); Багавутдин Гаджиев, экс-министр торговли ДАССР (убит в декабре 1993 г.). Как видно, бойцов в коридорах власти хватало.
Вторая категория – «беспредельщики». Это, полярный первому, тип с отчетливыми признаками «мафиозного» и/или полумафиозного характера. Постепенно первый тип оттеснили на второй (а то и третий) план носители этого типа отношений: коррупциогенных, основанных на теневом праве с отчетливыми меркантильными мотивами и ценностями. «Беспредельщиков» не могло быть много, но они брали наглостью и беспринципностью, завладевая ключевыми рычагами власти и подавляя группу «честных». В их представлении набор признаков «успешного дагестанца» включал в себя слишком много компонентов, которыми можно было завладеть только силой и дерзостью.
Государство они рассматривали как «дойную корову» и источник укрепления своих властных и/или экономических позиций. У этой категории перед глазами было достаточно примеров из Центра и других регионов страны, и ничего нового они не придумали. Историю «рынка» они творили «здесь и сейчас». Конкуренция была о-го-го, и руководству республики ох как трудно было совладеть с новыми игроками на политэкономической арене. Успевали только откупаться и мирить конкурирующие «этнопартии» (т.е., «беспредельщиков»), а нейтральное название «этнопартии» в свое время дал этой категории известный в республике социолог Энвер Кисриев. Понятие «этнопартии» означает организованное сообщество со всеми признаками политической партии, имеющее в целом интернациональный характер, но во главе с ярко выраженным лидером определенной национальности. Таких сообществ в Дагестане Кисриев насчитал более 50 к концу 1990-х г. В 2000-е часть из них была нейтрализована, другая часть «плавно» перетекла в коридоры власти и влилась в правящую элиту, а третьи сами разрушились в силу внутренних конфликтов. Часто используется понятие «клан», но оно не адекватно отражает природу этого явления, поскольку «клан» – это скорее сообщество, основанное на родственных связях.
Третья категория – «умеренные» нарушители законов. Пожалуй, эта категория чиновников в системе управления (в аппарате власти) составляет большинство. Они знают «меру» в том, что касается злоупотреблений и коррупции. Приходится брать в кавычки слово «мера» («гIорхъи»), поскольку даже в самых благоприятных в этом плане странах и регионах РФ выявляется коррупция, а теневая экономика тесно связанная с ней, достигает уровня от 10% до 35%.
«Беспредельщики» могли их попрекнуть в трусости, никчемности по принципу «нарушать так по полной, поскольку с точки зрения УК РФ нет разницы: на 10-15% ты превысил стоимость заказа или подрядных работ, или же на целых 50-70%; лучше уж по полной, чтобы «отмазаться» от всех охотников за добычей!».
Но они («умеренные») не трусы, так их воспитала среда и ценности, коими они руководствовались, не позволяли им переходить определенную границу. А эта «граница» была связана как с нормами закона, так и с минимальными стандартами жизни легитимными («законными», с точки зрения мнения окружающих) для большинства и привычными для людей с аналогичным статусом (достойно женить или выдать замуж своих детей, иметь приличный дом и авто, а также возможность безболезненно переносить немалую социальную нагрузку, связанную с гостями, родственниками и со свадьбами и т.д.).
Ясно, что эта категория чиновников постоянно решала для себя проблему: нарушать законы или нет; если нарушать, то в каких пределах, чтобы не «потерять лицо», поскольку им важно было сохранить и статус, и уважение без конфликта с правоохранителями. Спокойный сон и спокойная старость — это не менее важные ценности, чем огромные хоромы и чрезмерная власть.
И этот слой руководителей (на местном и республиканском уровнях) незримо включался в систему «патронажно-клиентальных связей». Это значит, что кто-то в коридорах власти олицетворяет собой «решающего человека», у которого есть свой круг «клиентелы», как правило, из своего джамаата. А для джамаата или района такой человек в коридорах власти и предмет гордости, и субъект решений своих личных и общих (джамаатских, районных и пр.) проблем. «Патрон», но не босс мафии. Он и не знает, что это такое, поскольку вырос в другой среде с гражданскими («узденческими») понятиями.

60% населения в Дагестане живут в селах, а около 15-20% городского населения – это горожане в первом поколении. Гражданское общество у нас представлено только отдельными НКО и независимой прессой (кстати, она очень сильная именно у нас). Так вот, эти «островки» гражданского общества в городах Дагестана тонут в «море» сотен земляческих (джамаатских) сообществ. Последние, как правило, ориентируются на своих людей («патронов») в коридорах власти, и у кого «патрон» с большей властью, у тех и больше возможностей решать свои вопросы. Эти групповые интересы и не позволяют формироваться настоящему гражданскому обществу, к примеру, в Махачкале и республике в целом. Настоящее гражданское общество всегда поднимает общие для Дагестана проблемы.

Чем отличается Дагестан от других регионов страны?

Хотя, бывшие потомки свободных жителей Дагестана («узденей» в прошлом они составляли в социальной структуре края около 90% нас.) могут часами рассуждать о былом величии и движении за независимость в период имама Шамиля (1830-1859 г.г.). Но вот на местном уровне гражданское начало проявляет себя достаточно сильно. Можно вспомнить антикоррупционные советы (и митинги) в Табасаранском, Докузпаринском, Кумторкалинском и других районах и городах республики.
Поэтому, при всем нежелании слоя руководителей из «умеренных» нарушать формальные правила и законы, нет-нет, но ради земляков приходилось (и приходится до сих пор) идти на компромиссы. «Иначе, зачем он там нам нужен, он для нас (села, района) бесполезный человек?!» — так рассуждали его земляки-сельчане.
Имидж же «патрона» – своего человека джамаата в коридорах власти – складывается не только из реальных дел, но и внешних атрибутов. Поскольку они – не шейхи и не алимы, престиж которых никак не связан с их внешними атрибутами, то, волей неволей, приходилось подтягиваться под устоявшийся в общественном мнении стандарт затрат, потребления и владения собственностью. В советские времена эти нормы и стандарты искажались в сторону повышения благодаря таким как завскладами и завмагами (монопольных распределителей благ), а в капиталистическое времена – благодаря бизнесменам и богатым чиновникам. И чтобы соответствовать имиджу «успешного патрона» не достаточно было тех благ, которые могли быть приобретены на законные доходы. В результате, «компромисс» со своим кодексом чести, когда превышали закон и служебную этику, правда, в незначительных масштабах, вполне допустимых с точки зрения общественного мнения. В Дагестане этот аспект негативной трансформации служебной этики и кодекса чести чиновников выражен более ярко именно в силу прочности родственных и земляческих связей. И к такой трансформации общественное мнение в республике относится терпимо, в общем с пониманием.

Мафия и гражданское общество в Дагестане: кто – кого и последствия

Ни «честные», ни «умеренные» не формируют мафии – закрыты и достаточно многочисленные сообщества, во главе которых стоят «беспредельщики». И не всякий «беспредельщик может создать мафию и стать «крестным отцом». Тут нужно не только особое искусство, помноженное на дерзость и методичность, на ум и дипломатию, но и особая среда. В мафиях царит закон «омерты», особый кодекс чести и почти «семейные» отношения. И не во всякой среде формируются мафиозные отношения. Дагестан, конечно, не лучший полигон для развития мафий, и это хорошо. Нам нельзя путать классическую мафию (типа сицилийской или албанской) от организованного преступного сообщества (ОПС). Мафии – это более прочные и долговечные образования, которые живут веками. А этого «добра» в форме ОПГ у нас, конечно, хватает и теперь. Собственно, этимология понятия «мафия» (мафиозы) в XIX веке в Сицилии применялось в двух значениях: «задира, хулиган; заносчивый и самоуверенный», но в то же время «бесстрашный, предприимчивый, гордый» (корнями уходит в арабский сленг «mahyas»).
Так вот, в Дагестане сформировались не классические, а свои варианты мафии. Там, за «бугром», мафии и ОПГ орудуют в «автономном (от государства) режиме» и не сливаются с госаппаратом. Законы «кодекса чести» (омерты) запрещают. А тут произошло слияние наиболее «продвинутых» и организованных сообществ (похожих на мафии) во главе со своими «беспредельщиками» в аппарат власти на республиканском уровне и в некоторых городских муниципалитетах. Что в итоге получилось, дагестанцы знают хорошо. Не мне объяснять. Поэтому в одной научной статье автор писал, что у нас «Сицилия в квадрате».
Но что нас объединяет с итальянцами так то, что и там и здесь исторически, со времен средневековья, в обществах сформировались два «полярных» типа социальных отношений: гражданский, социально-ответственный тип с одной стороны, и мафиозный («семейный») с другой стороны. Только вот, в Италии эти два типа отношений разнесены географически. На севере и в центре Италии мы видим антимафиозное и развитое гражданское общество. Там невозможно представить себе возникновение мафий. А вот на юге Италии (гор. Неаполь и окружающие области, остров Сицилия) мы видим и мафии, и ОПГ, особенно сильные в Неаполе. Там, кстати, такой же бардак с уборкой мусора, которую крышуют местные ОПГ, и так же развит теневой сектор (производство перчаток, сумок и т.д., причем на экспорт). И чем-то все это напоминает махачкалинские реалии, где 90% производства лакской обуви находится в тени и «крышуется» ОПГ в «погонах». Просто одних бандитов вытеснили другие, только – при власти. Не забывайте, лакская обувь занимает 20-30% ниши российского производства обуви и там крутятся большие деньги.
Что интересно, этот процесс своеобразного раздвоения итальянского общества начался аж в XII веке, со времен завоевания Юга Италии норманнами (родственники скандинавских викингов). Именно они закрепили там жесткие феодальные сословные отношения, подавив (политически) города-государства, где как правило, «кипит» гражданская жизнь и функционируют выборные органы.
А вот в Дагестане эти два типа социальных отношений (гражданских и «мафиозного «типа) географически присутствуют в одних и тех же городах, районах и трудно провести между ними границу. Трудно идентифицировать на основании территориального или этнического происхождения и ответить на вопрос: насколько устойчив к коррупциогенным сигналам и соблазнам претендент на ту или иную должность или данный конкретный чиновник? Может ли его подкупить «мафия» (в кавычках, потому что в классическом смысле слова мафии у нас нет), ОПГ или нет? Насколько в круг его понятий входят ценности гражданственности, и что значит для него понятие «честь»? Ведь понятие «честь» в мафиозной (или полумафиозной) системе понятий означает нечто противоположное подлинно гражданской культуре.
Несмотря на значительные социально-экономические и культурные различия, типологически политические и правовые модели социальной организации городов-государств на севере и в центре Италии в средние века мало чем отличались от моделей республиканского типа в лице союзов общин (джамаатов) Дагестана в XVII– начало XIX веков. Такие же периодические выборы «парламентов», судей (кадиев), «глав администраций» (дожи, старшин союзов – бегавулов и т.д.). Правда, социальные структуры различались значительно: там широко представлен торговый и ростовщический капитал, люди искусства, науки и архитектуры; а в Дагестане – «сословие» алимов и кадиев, ремесленные гильдии, крестьяне собственники «мульков» и слой воинов (часто крестьяне с ремесленниками и воины выступали в одном лице, как в древних Афинах).
Д.Ш. Халидов,
директор НИИ
геополитики и историко-политических
исследований при ДГУ,
член Общественной палаты РД